Это не про курение. Это про законы и указание на жертву. Почитайте, очень верные вещи чувак пишет.
Пишет Артём Рондарев (Artem Rondarev):
Газета «Взгляд», испросившая у меня в свое время разрешения перепечатывать посты из жежешечки, поставила там мою старую фотографию с сигаретой.
Я периодически хожу там гляжу комментарии (мне, кстати, кажется, что коментят там только тролли, потому что этот ад не может быть правдой). Так вот, примерно каждый третий комментарий там следующего содержания: это что тут у вас, газета Взгляд, за разврат – ублюдок с сигаретой? А не пропаганда ли это? (я, кстати, не придумываю, это реальный комментарий). Список эпитетов я опускаю, за эпитеты там модераторы комментаторов банят и комментарии стирают (зря, по-моему). Встречалось мне даже обещание настучать куда надо (не на меня, естественно, на газету Взгляд за пропаганду).
В общем, понятная тема: русскому задроту опять указали на группу населения, на которой можно отыграться за свою поганую жизнь. Группу, у которой еще меньше прав, нежели у задрота. Русский задрот немедленно откликнулся всей душой и кинулся стучать, хамить и вообще всячески гулять.
читать дальшеИ это, собственно, то, что происходит у нас с любым законом по защите какой-либо категории населения от вредного влияния чего бы то ни было: с защитой детей, с зашитой детей от геев и так далее. Вполне вероятно, что среди подобного сорта законов есть и такие, что с рациональным зерном: допустим, детям не нужно рассказывать про способы приготовления наркотиков. Проблема, однако, в том, что в нашей социальной среде любой дискриминационный закон немедленно развязывает руки ханжам, идиотам и просто мелкой сволочи, которая всегда ищет способ покуражиться над остальными. По одной очень простой причине: у нас вообще не ценят права соседа. Нет такого социального субъекта – «сосед». Есть объект приложения всей своей ненависти за неудачную жизнь или, в лучшем случае, - какой-то странный мужик, с которым иногда сталкиваешься на лестничной клетке. Представить себе, что у него тоже могут быть какие-то интересы, отличные от ваших, что он тоже чего-то может хотеть – вне сил среднего человека: ему бы самому выжить. Даже если на самом деле у него все в порядке с едой и деньгами – он все равно уверен, что ему нужно выжить. Не знаю, кто поселил в русском человеке эту непременную жажду выжить даже тогда, когда он здоров, богат и сыт. Это что-то экзистенциальное. Тем не менее в данной парадигме сосед – это тот, кто мешает выжить. И оттого любое средство прищучить соседа – оно годное, и мы будем им щучить. Даже если нас полгода убеждали, что закон принимается вовсе не для этого, а, напротив, для поддержки генофонда, материнства, духовности и мира во всем мире. Духовность духовностью, но соседа-то почему не ущучить, если способ есть?
То есть, идея в том, что в нашем правовом поле любой закон, ограничивающий права какой-либо категории людей, налагает на участников этой категории очень характерную стигму, а именно стигму уязвимости. Любой, на ком этой стигмы нет, сразу понимает, что отныне он имеет полную волю пинать и валять тех, на ком стигма лежит, и ему за это ничего не будет. Это и есть наше представление о правах человека: у человека есть одно бесспорное право – право гнобить тех, кто еще более бесправен, нежели он. Все остальные права дискуссионны. Именно отсюда растут ноги у фразы «А она думала, что в тюрьме это пряники есть? нет уж, пусть постоит раком». Тот, кто ее произносит, понимает, что речь идет о стигматизированном человеке, и хочет видеть, что стигма работает. Если Толокну в тюрьме позволили краситься – то это как же так? чо-то не видно стигмы на крашеной бабе! А ну-ка, покажите мне стигму! Снять с нее макияж! Наждаком!
Поэтому любой дискриминационный закон у нас будет служить только и исключительно поводом вытереть ноги об еще одну категорию людей, которых объявили, так или иначе, вне закона.
И самая главная тут проблема не в том, что этого никто не понимает, а, напротив, в том, что все понимают отлично и ровно для этого и принимают.
Мы, мол, никого не ущемляем, мы хочем, чтобы не курили у нас на лестнице и не ругалися матом при наших нежных детях, говорят они вслух. При этом абсолютно всем понятно, что в переводе на обычный русский эта мотивация звучит примерно так: ну теперь-то вы, суки, у нас попляшете.via Морак